Не помню, где уж я наткнулась — Миша от Mikhail Baryshnikov, духи, 1989 год, и что же там? Лимон-бергамот-персик— роза-жасмин-гвоздика-корица— амбра—дубовый мох—ветивер. Вы поняли, куда двинулись мои мысли?
Ринулась на ebay, купила, получила.
Интересно же, что сделал человек, держа в уме Мицуко, еще до эры ИФРА. И еще интересно, кто там живет такой среди ароматов-селебрити, практически рядом с Джей Ло и ко (опять же, держа в уме Мицуко)
Аромат делал, насколько мне удалось найти, Джон Дойл, концепцию дизайна флакона разработал дизайнер Pierre Dinand.
Пишут, что Барышников представлял «Мишу» когда аромат выпускался.
«Asked what made his perfume different from the competition, Baryshnikov replied, ‘It’s very much me. I don’t know the way they developed their fragrances. I was involved in every stage of it.’
The dancer said he mulled over the right scent for two years, finally settling on a fragrance he said would ‘give a woman extra confidence, trigger her imagination and make her stand up in a more confident way.’
‘My hands are full,’ the famed dancer and choreographer said. ‘But this project has purified my brain and my soul.’
‘I’m very proud of what we did. I’ve been approached many times to license my name to certain products, from credit cards to car advertisers to shoe selling. And I think all those things were unappropriate,’ he said.»
Аромат, который is very much Misha — да, фанфары, цветочно-фруктовый шипр старой доброй закваски.
Плотный, окутывающий, и, действительно, очень confident. В нем есть то, за что я люблю сестер и братьев Мицуко: удивительно комфортное сочетание яркости, уверенности и отсутствия желания казаться. Кажется, сейчас это называется «здоровые личные границы» В них есть глубина, немного интроверсии, в них есть наша Тень, которая кладет нам руки на плечи успокаивая и обнимая. Кажется, это называется «зрелость».
В Мише есть персики, спелые, прозрачно-янтарные, с малиновыми бочками, но еще больше внезапной малины, интересный эффект, когда тени из персиков становятся новыми ягодами. Красивый такой красный. Без сахара, кстати, то есть это не варенье где фрукты: сахар берутся один к одному, нет.
Есть интересная стадия, где эта роза-малина вдруг припорашивается целым вихрем бальзамическо-резиновой пудры, из тех, что есть и в МИцуко и во многих прочих шипрах: кожа-не кожа, бальзамика-не бальзамика, городские отголоски, ландолеты бензиновые. Та самая молекулярная дискретная дымность из старого Шалимара, след от ламповой сажи, выбеленный ветром. Но равновесие быстро возвращается, и дальше — целые моря сочного густого сияния над темной теневой подложкой. Опьянение без всяких таинственных ядов, зачем они, когда есть красота.
А дальше без сюрпризов — знакомая классика, мшисто-темная, со сладкими смолами и ветиверовыми включениями. Ольфакторное отражение абсолютной достаточности и завершенности: выключить свет, слушать тишину, нюхать. Все есть, я здесь, мир целый. The Woods are Lovely, Dark and Deep — тот самый лес Роберта Фроста, влекущий, темный, сладкий, и в конце концов ты в любом случае окажешься в нем.
